Как известного в Хакасии искусствоведа уволили, оставили без звания и прикрылись законом

Прежде чем записывать интервью с Юлией Кустовой, я думала, что у будущей статьи нет повода. День рождения у Ирины Кидиековой 26 января, там же зимой будет и полгода со дня смерти. Сорок дней уже миновали. Но, когда в разговоре выяснились детали ее ухода с последнего места работы, я решила, что молчать об этом нельзя.

Во всяком случае я была не в курсе того, что случилось с Ириной Кононовной после того, как мы с ней виделись осенью прошлого года. И вся эта история с ее увольнением из Абаканской картинной галереи им. Ф.Е. Пронских должна быть предана огласке.

Когда Юля рассказала мне подробности, я спросила у нее, считает ли она, что «Шанс» должен об этом написать? Она честно ответила, что не знает, и объяснила, почему, на ее взгляд, это будет несколько бесполезно.

– Если бы мы жили в обществе, где ценится репутация, это было бы важно и нанесло бы такой серьезный репутационный урон (руководству галереи и администрации Абакана – «Шанс»). А так как с гуся вода. Они, похоже, не думают о репутации, не знают, что это такое, – сказала Юля.

В итоге я решила отбросить условности и привязки к датам и рассказать, почему об этой чудовищной, на мой взгляд, истории нужно было писать еще вчера. А не сейчас, когда Ирины Кононовны уже нет в живых.

В сентябре прошлого года произошло незаметное для Абакана, но очень важное, если не судьбоносное, событие в жизни Ирины Кононовны Кидиековой.

Из Абаканской картинной галереи, где она с 2013 года работала научным сотрудником, уволился директор Алексей Ватутин. Он, как казалось, всецело понимал масштаб личности Кидиековой, поддерживал ее и, главное, принимал как должное объективные факторы, влияющие на ее жизнь и работу. Главным образом ее болезнь.

Об увольнении Ватутина Ирина Кидиекова узнала уже по факту. Он не обсуждал с ней заранее дату своего увольнения.

– Она слегка в шоке. Я ее предупредил, что не факт, что она сохранит место с таким способом работы. Может быть, вместе со мной уйдет, – ответил мне тогда Алексей.

Под «таким способом работы» Ватутин подразумевал, что в последнее время из-за болезни Ирина Кононовна все реже выходит из дома. По сути, она работала дистанционно. Однако приходила на мероприятия в «картинку», готовила выставки и давала комментарии по телефону. На минуточку, ей было 75 лет.

Ирина Кидиекова не ушла из галереи вместе с Алексеем, к которому относилась очень тепло, с заботой. К ней он иногда забегал домой на кофе – от галереи до ее дома – рукой подать. Но даже это расстояние Ирина Кононовна самостоятельно преодолевала с большим трудом. В общем-то, все чаще она смотрела на город из своего окна на восьмом этаже «свечки» по улице Щетинкина.

Сейчас можно смело говорить, что с увольнением Ватутина для нее начался последний отсчет.

– Она действительно относилась к нему (Алексею Ватутину) по-матерински. Она знала, что у него умерла мама, и старалась как-то компенсировать отсутствие материнского тепла. И то, что он вот так уволился, ничего ей не сказав…, она это очень тяжело перенесла, – рассказала Юлия.

Последний раз я виделась с Ириной Кононовной осенью 2018-го, как раз после увольнения Ватутина. Да, она выглядела потерянной и расстроенной. Все время повторяла: «Как же так? Почему он (Алексей – «Шанс») мне ничего не сказал? Где он теперь?» . Казалось, что эти слова кто-то поставил «в кольцо», и ни о чем другом она на тот момент думать не могла.

1 ноября в трудовой книжке искусствоведа Ирины Кидиековой появилась последняя запись: «Уволена за грубое нарушение трудовой дисциплины, прогул». Увольнению предшествовал неприятный разговор с новым директором «картинки» Юлией Чуриловой, которая пришла на эту должность из управления культуры, молодежи и спорта администрации Абакана.

Желая познакомиться поближе, новый руководитель пришла к Ирине Кононовне домой.

В домашней обстановке искусствовед обосновала директору Юлии Евгеньевне свой график работы: из-за плохого самочувствия на работе не показывается, трудиться вынуждена в основном «из дома». Казалось бы, объяснение принято, но на этом история не закончилась, а наоборот – только началась.

– Мама сказала, что будет в ближайшее время увольняться, и предложила сделать выставку, которая, с одной стороны, будет ее прощальной выставкой в галерее, а с другой – откроет Чуриловой дорогу, чтобы контакты налаживать. Это будет выставка, которая прогремит. И та вроде как обрадовалась. «Да, хорошо-хорошо». На следующий день она (Чурилова) пришла с двумя понятыми, сотрудниками галереи, и потребовала объяснить, почему мамы не было на работе, – вспоминает дочь Ирины Кидиековой.

Забегая вперед, скажу, что мне приходилось частенько бывать в «картинке», и я не видела рабочего места Ирины Кононовны. То есть привычного для нас, офисных сотрудников, кабинета со своим столом у Кидиековой не было. Она работала на выставках, когда нужно было рассказать о художнике, о направлении или разложить по полочкам картину. Она никому не отказывала в комментариях, со всеми была приветлива и отзывчива.

Да что уж там? Однажды я позвонила ей на сотовый, и мы сорок минут разговаривали об абстракционистах. Ирина Кононовна рассказывала, в чем разница между детской мазней пятилетнего ребенка и рисунками Пикассо. Это ли не работа искусствоведа? Или же она непременно должна вестись в строго бюрократических рамках?

– Мама говорит: «Я не понимаю, Юля (Чурилова), вы сейчас чего хотите? Я вам все объяснила. Потом, что значит «не быть на работе»? Вы себе как представляете, что я должна на работе делать? Где я должна сидеть? Вы видите мое состояние, я почти не хожу».

«Нет, вы обязаны быть на работе с восьми до двенадцати. Нет, вы обязаны», – отвечала Чурилова. Мама говорит: «Хорошо, давайте я уволюсь».

«Нет! Пишите объяснительную, юрист требует» – отвечала ей директор. Мама попросила оставить бумаги, чтобы посмотреть, что можно сделать», – рассказывает Юля.

После столь неприятного разговора с начальством Ирина Кидиекова написала объяснительную на пяти страницах, где высказала все, что она думает о галерее. Свой ответ искусствовед также передала Чуриловой вместе с понятыми, решив не нарушать традиций нового начальства. Понятых, тех самых девочек, с которыми она работала в «картинке», она спросила, о чем они думали, когда шли к ней домой, с какими мыслями они шли. Вряд ли она хотела их пристыдить, ей было просто по-человечески интересно, как люди могут так поступать.

Оказывается, могут. Еще и не так.

Ирина Кидиекова покинула этот мир, не имея звания заслуженного работника культуры Хакасии. Ее дочь Юлия считает, что ее маме нужно было давно присвоить это звание. Но никто не позаботился. Обещал подать заявку, но не сделал этого бывший директор галереи Алексей Ватутин.

– Из города никто не выразил соболезнования – ни галерея, ни комитет по культуре, ни мэр. Никто. Ни один. Минусинский музей прислал соболезнование на адрес галереи. Они думали, что она еще работает там. Я была шокирована, – рассказывает Юля.

15 июля, через три дня после смерти Ирины Кидиековой, на сайте минкульта Хакасии появился некролог. А когда я спросила у Юлии Чуриловой, был ли некролог от галереи, вопрос ее, как мне показалось, смутил. Повисла неловкая пауза. После чего я услышала: «Нет».

То есть мало того, что уволили с позором, так еще и в последний путь не проводили добрым словом. Совсем как-то не по-человечески.

Когда об увольнении Ирины Кононовны узнала журналист Марина Канадакова, она дошла до главы Абакана Николая Булакина.

«Мой ответ вам не понравится. Но все сделано по закону», – так мэр прокомментировал увольнение Ирины Кидиековой.

– По-хорошему, художники после такой истории должны были отказаться сотрудничать с галереей. Они хотя бы из цеховой солидарности должны были отказаться, но им-то куда деваться. Где они выставки будут организовывать? – рассуждает Юля.

Те выставки, которые придумывала и организовывала Ирина Кидиекова, могли бы иметь большой успех в том же Питере. Из тех произведений, что имеются в фонде «картинки», она могла делать конфетки. Сейчас нет смысла скрывать, что в этом фонде нет достойных работ, а сама галерея не укладывается в описание цензурными словами.

Когда-то далеко в детстве мне часто попадалась по дороге домой красивая элегантная женщина. Я возвращалась из школы, а она, наоборот, шла в центр по улице Щетинкина. Когда мы познакомились ближе, в картинной галерее, я пожалела, что это знакомство произошло очень поздно. Захотелось оказаться студенткой на ее лекциях, побывать на других выставках, возможно, сделать интересные интервью.

– Слушая сейчас рассказы и впечатления людей о маме, я понимаю, что она была важным человеком. Для художников, для творческих людей здесь, в Хакасии, даже просто для деревенских жителей. Они с удовольствием вспоминают ее передачу «Палитра», какие-то ее репортажи, то, как она приезжала в деревни. Для них она легендарная личность. Мне кажется, за одно только это нужно давать звания, но у нас все по-другому, – говорит Юля.

Мне посчастливилось побывать у Ирины Кононовны дома. Поразило внутреннее убранство маленькой квартиры, похожей на ларчик со своими секретами. Большая библиотека, необычная мебель, открытый балкон с видом на Абакан. Из того, что навсегда врезалось в память с ее уходом, – это то, как она провожала всех. Ты просто выходишь из подъезда, а Ирина Кононовна машет тебе из открытого окна с восьмого этажа, неважно, лето или зима на дворе. Так поначалу она провожала в школу дочь Юлю, а потом всех, кто приходил в ее дом, где было не принято разуваться.

– Мне одну очень важную вещь сказала ее подруга, она говорит, что судьба у мамы была такая трагическая, и этому есть одно простое объяснение. Это то, что все окружающие здесь не могли простить ей ее свободу, ее независимость. Потому что все здесь зависят от чего-то, от начальника, от соседей, от родственников, она была независима абсолютно. Она говорила то, что она хотела, то, что она считала нужным сказать. Она никогда не шла на сделку с совестью. Я сколько ее помню, она даже мучилась от этого, когда нужно было какую-то гибкость проявить, она этого не делала. И этого ей, конечно, никто не прощал.

После смерти Ирины Кидиековой осталось много загадок, говорит Юля. Например, остались когда-то подаренные маме картины, автор не подписан, названия нет, и спросить теперь не у кого.

– Ее не стало, меня прям моментально прошибло холодным потом, а как я теперь узнаю, чьи это картины. Многих художников ведь уже нет в живых. И теперь я не знаю, что с этим делать.

После окончания Ленинградского института живописи, скульптуры и архитектуры Ирина Кононовна могла остаться жить и работать в Ленинграде. Однако суровый питерский климат внес свои коррективы в планы на жизнь. Она вернулась в родную Хакасию и право выбора, как поступать в дальнейшем, оставила за собой.

В течение последних лет Юлия хотела перевезти маму в Питер, чтобы она была под присмотром врачей, но Ирина Кононовна всячески тянула с переездом.

– Так что и тут она выбор сделала сама. Это так по-хакасски – умереть в сенокос, – рассказывает Юля.

– Есть что-то такое, что вы не успели ей сказать? Может, что-то хотели, но не получилось?

– В тысячный раз сказать ей, что я благодарна за все и что люблю ее. И готова говорить это все время. Может быть, обнять еще, – не сдерживая слез, говорит Юля.

Вечером в больнице она уложила маму спать.

– Она просто уснула, и все.